– Скажи мне, папа, что за трубы пускают дымы из себя?
– Пойдем, Лизетта, ещё рано тебе всё знать про полымя.
– Скажи, отец, ну что за дымы? Что гложет пламя изнутри?
– Тебе, Лизетта, слишком рано понять завод весь там внутри.
– Отец, скажи. Не будь упрямым. Мне есть шестнадцать. Все о’кей!
– Внутри завода, в топке самой, лежит еще живой еврей.
Стоял фриц в небо гордо глядя, на дымовые облака.
Лизетта, рядом с папой стоя, закрыла серые глаза.
– Зачем, отец? За что? Скажи мне! Как поднялась у вас рука?
– Они не люди, понимаешь? Что на твоей щеке? Слеза?
– Слеза. И что теперь? Ударишь? Ударишь, может быть меня?
Иль в топку кинешь, как еврея, в которой чересчур огня?
– Молчи, Лизетта! Ты не знаешь. Нельзя их сравнивать с собой.
Они не люди, понимаешь? И нам, вообще, пора домой.
– Тебе домой пора, папаша? Не стыдно, нет? Все хорошо?
Вы просто мрази, недоумки! Наш фюрер – человек больной.
– Молчи! Ты что, совсем не видишь? Мимо солдат сейчас прошёл.
Они сожгут тебя на мыло. Пойдем– ка, милая, домой.
– Постой, отец! Какое мыло? Они дерут его с людей?
– Умолкни, глупая Лизетта! Идем с тобой домой скорей!
Мы не жильцы, ты понимаешь? А если слышал нас солдат?
Тогда мы будем как евреи, которые сейчас горят.
Кого в себе ты возомнила? Защитницей? Скажи, кого?
– Какая разница, папаша? Тебе сочувствья не дано!
Схватил тот фриц Лизетты руку и потащил её домой.
Давилась девочка Лизетта своей беспомощной слезой.
О ком рыдаешь ты, девчонка? О ком ты эти слезы льёшь?
Обнимет пламя всех евреев, ты их слезами не спасешь…
Ксения Кузнецова, 17 лет
г. Новосибирск
