Сидел Иван Лукич у штаба,
У ног его скакала жаба.
На штаб пока не нападали,
Солдаты массово скучали.
Поднялся прадед мой с крылечка,
Пошел белье стирать на речку.
Был знойный день, восток горел,
Боец поплавать захотел.
Стянул портянки и рубашку,
Оставил пистолет и шашку,
Встал на мостки в одних трусах.
Глядь – самолеты в небесах!
Он понял: немцы прилетели,
Все разбомбить тут захотели.
Рвут бомбы землю на куски,
Одна летит прям на мостки.
Но прадед мой не растерялся,
Не зря ж разведчиком являлся!
Юрк под мостки, и в тот же миг
Взорвалась бомба возле них.
Завыли доски, затрещали,
Видать, осколки в них попали.
Иван сидит, не шевелится,
Наружу вылезти боится.
Но самолеты улетели –
Взорвали все, что захотели.
Он вылез, воздуха вдохнул,
На берег речки вдруг взглянул…
Кругом осколки, в яме – шашка,
Но где штаны? Но где рубашка?
Вот немцы! Если не убьете,
Так всю одежду разорвете!
В белье одном в штаб не явиться –
Пред командиром осрамиться.
Пошел Иван Лукич добыть,
Чем тело голое прикрыть.
А штаб весь на уши поднялся:
«Погиб наш Ванька! Подорвался!»
И писарь пишет похоронку
В родную прадеда сторонку:
Мол, так и так, заря играла,
А Ваню бомба разорвала.
Но только то письмо послали,
Вдруг половицы затрещали,
Открылась дверь, и в штаб вошел
Иван почти что нагишом:
В трусах и стареньком жилете,
Но веселее всех на свете.
Так командиры удивились,
Что чуть со стульев не свалились.
Такое, понимаешь, диво –
Солдата бомба не убила!
Тут писарь написал письмо,
Что чудо жизнь бойцу спасло.
И вот жене Ивана, Стеше,
Пришло под вечер две депеши:
Одна, что муж ее скончался,
Другая, что в живых остался.
Вот смеху было – на весь дом –
Мол, писарь тронулся умом.
Анна Дягилева, 15 лет
г. Санкт-Петербург
