Летят по небу облака,
Сияет солнце, землю грея.
Как книг листы, сменяются века,
И жизни темп становится быстрее.
Но вы не думайте, что мы смогли забыть
Тот стон земли от вражеских сапог,
Не верьте, что смогли простить
Длинной в 5 лет кровавый марш-бросок.
Мы не забыли скрежет воли,
Война хотела разгуляться,
Парад жестокости и боли
Не смог заставить испугаться.
За считанные месяцы Европа пала,
К его тяжелым, чёрным сапогам.
Но этого тирану оказалось мало,
И ненасытный взор свой обратил он к нам.
Никто не ждал его, а он без приглашенья
Ворвался к нам в четвёртый час утра.
Россия ощутила горечь пораженья –
Шла горьких отступлений череда.
Шёл басурманин, словно победитель,
Уничтожая всё живое на пути.
Морил людей, сквернил живых обитель,
В концлагеря всех заставлял идти.
Шли солдаты на войну,
На войну священную.
Бить врага, крушить его
За отчизну верную.
Весь народ поднялся в бой
За родную сторону.
Мне кажется, заветный треугольник
Впитал в себя всю тяжесть тех времен.
И чувство радости, и чувство боли,
И теплота души хранятся в нём.
Так, если для народа, в целом, письма,
Где мальчик с фронта маме шлет приветы —
Лишь ценность, то для мамы — смысл жизни,
И память вечная, и вера без ответа.
В Смоленске осень, тихие аллеи.
Шумит листва у крепостной стены.
Для нас, смолян, нет города роднее
И нет милее уголка земли.
Другую осень помнят ветераны.
Военный сорок третий, огневой
Закончен бой, не слышно канонады,
Смолянам осень показалась вдруг весной.
Освободили наш Смоленск любимый
Солдаты – Красной армии бойцы.
Из пепла древний город возродили
Смоляне – наши деды и отцы.
На черно-серой фотографии застыли люди.
Они легко и простодушно смотрят на меня
Не знают, что их ждет, не ведают, что будет,
С их губ еще не сорвалось: «Война».
Я вижу девушку, что скромно и смущенно,
Едва коснулась рукава мужской руки.
А этот юноша, возможно, заикаясь,
Читает ей нескладные стихи.
И я как будто вдруг услышала сирену,
И стук колес армейских поездов,
По ледяной коросте скрип сапог военных,
И голос тихий, что на смерть идти готов.
Упала трость, — вот незадача
Когда тебе за 85,
Тогда уж постараться надо,
Теперь не просто сесть и встать.
К скамейке подошел мальчонка,
Лет так примерно десяти,
Возьмите деда, — голос звонкий,
Подал, хотел было уйти.
Постой малец, спасибо, внучек,
Сказал с улыбкой старичок,
Тебя как звать то? Анатолий,
И в голове пронесся миг…
В этой жухлой и колючей севастопольской траве
Вы порой еще найдете тех, кто был здесь на войне,
Тех, кто был, и кто остался без парадов, без наград,
Кто победы день не встретил, хоть наверно был бы рад.
Вы найдете их повсюду, ими дышит каждый дот
На Бельбеке, в Инкермане, у Федюхиных высот.
Они ждут вас молчаливо, пусть им есть что рассказать:
Для чего, с какою мыслью приходилось умирать.
Артиллерия их била много месяцев подряд,
Авиация бомбила, превращая землю в ад,
Гераклейский полуостров щедро им дарил свинец,
Но каждый верил, что вернется к мирной жизни, наконец.
В доме восемь по улице Фатина
На седьмом этаже живёт
Куликова Мария Сергеевна.
И она нас сегодня ждёт.
Мы с хозяйкой семь лет знакомы.
В каждый праздник проведать спешим
И в уютном и скромном доме,
Знаем: рады нам от души.
Входим в дверь под резною аркой:
Стол, диванчик, большой буфет,
Где хранятся наши подарки
И открытки за эти семь лет.
Моей бабушке было одиннадцать лет.
Как и мне…
Но она уже видела ужас и смерть
На войне.
Ведь жила их большая когда-то семья
В Ленинграде.
Очень много от бабушки слышала я
О блокаде.
Нет еды…Нет воды… Не согреться ничем,
Никак.
Покорить, уничтожить хотел их совсем
Враг.
