Моей соседке девяносто пять,
Она так близко видела войну,
Что, верно, научилась умирать
И воскресать во вражеском тылу.
Она сидит, сжав пальцы в кулаки,
Качая снежно-белой головой,
И ей, наверно, видятся курки,
Что спущены жестокою рукой,
Да призрак страшных и кровавых дней
Её преследует во сне и наяву.
Она сидит и, сгорбившись сильней,
Вновь вспоминает страшную войну…
Вонючий порох, мертвенную гладь
Застывших лиц, струящуюся кровь.
И тех, кто обречен был умирать,
Молитвы Богу и чужую боль.
И ей, наверно, видится солдат,
Что мечется и мать зовет в бреду.
Как сквозь огонь, его лишь видя взгляд,
Тащила прочь, в немую тишину,
Смертельно раненного бледного врага,
Который — слава Богу! — был живой,
Лишь струйками стекала по вискам,
Пропитывала ткань шинели, кровь.
И в юном парне видеть тень убийц —
Фашистов не умела, не могла.
Лечила — он лежал, лишь чудом жив,
Она молилась тихо: «Небеса,
Спасите!» И ответ — тревожный взор,
Улыбка робкая на мертвенном лице,
А в девичьей груди возник огонь,
Затрепетал румянец на лице…
Язык помехой был для них едва –
Она, засохшую стирая кровь,
Пыталась разобрать его слова,
А он смотрел… И горечь, и любовь,
И благодарность, и какой-то страх,
И нежность, и надежда, и тепло
Таились в удивительных глазах.
Перебинтовывая наскоро его,
Она сжимала зубы — из груди
В безумстве сердце — к одному
Ему. Молилась: «Господи, спаси!» —
Когда в дом ворвались к ней и к нему,
Когда его связали, крикнув ей:
«Не лезь, девчонка. Ты не знала? Он
Ведь немец», — сердце в ярости быстрей. —
«Враг нами должен быть уничтожён».
Высокий, синеглазый и родной…
Она смогла лишь сдавленно вздохнуть,
Как, криком просвистев над головой,
Вонзилась пуля смертью в его грудь.
Моей соседке девяносто пять,
Она так близко видела войну,
Что знает ужас слова «потерять»
И знает страха смерти глубину.
Светлана Петрунина, 15 лет
г. Брянск
