В небе — жаворонок звонкий,
Степь — с простором неоглядным,
В сорок первом, поздним летом,
Прадед был простым солдатом.
Батальона два бывалых
С ним солдат шагало в ногу,
В гимнастерках полинялых,
Верных Родине и Долгу.
Но смотрите — жаворонок.
Он висит над теплой рожью,
И казалось, будто воздух
Серебристой бьется дрожью.
Но уже угрюмый кто-то
Приближался, солнце застя.
В дрожь и звон вписался рокот,
Тишину дробя на части.
Он возник у окоема
И заполнил лязгом дали,
И от скрежета и грома
Рожь и травы застонали.
Закричали как от боли:
«Танки прямо! — Слева цели!»
Мы же только с полустанка,
Окопаться не успели.
Три минуты были адом…
Адом грохота и стали…
Все свершилось в три минуты,
Что-то годы емки стали…
Память крутит почему-то
Их замедленною съемкой,
Сама память почему-то
Стала емкой…
Земля, вздрогнув, закричала,
А потом завыла глухо —
Клочья рваного металла
Ей разворотили брюхо.
А потом одна из пушек
Стала грудой мертвой стали.
Рядом с нею без подушек
Семь солдат тихонько спали.
А потом стена из стали…
Едкий дым… И свист картечный…
Прадед и комвзвода встали.
Остальным лежать здесь вечно.
И давясь комком шершавым,
Прадед мой стоял и плакал.
Плакал с выхрипом и дрожью,
Кулаки сжимая сильно,
Над созревшей теплой рожью
Посреди родной России.
Он очнулся в медсанбате…
Дождь в душе неся кровавый,
И пытался месяцами, он бессильными словами
Оживить бойцов удалых.
Батальона два бывалых ,
С ним всегда шагавших в ногу,
В гимнастерках полинялых,
Верных Родине и Долгу.
Герман Ковешников, 15 лет
г. Калуга
