папа мне говорил, что когда-нибудь он придет,
этот день, что разделит всю жизнь на двое.
пусть не помню отца, но я помню лед
и мину, которая волком воет.
нас трое: павлик, я и старуха-мать.
она была молодой, это, правда, важно,
просто однажды вздумалось умирать,
старым тогда становился каждый.
они забирали женщин, но не меня.
я, в рванье, некрасивая что есть силы.
все проходили мимо утром любого дня,
ухмыляясь. я им жутко не подходила.
закончился провиант, выгорела одежда,
что-то украли свои, что-то забрали эти.
на этом свете все кончилось. и надежда,
о ней что-то знали теперь лишь дети.
в хлеб добавляли пыль, пили воды из лужи,
грызли ночами картофельные обрезки.
нет жизни и смерти. теперь ничего не нужно,
все началось и закончилось слишком резко.
соседи предали, утром баланду варят.
днем убивают людей. так убили маму.
я не знала, мама, что люди — твари,
мы с пашей тебя схоронили в яме.
павлик злился, плакал и бил ногами.
пытался держаться, но сложен номер.
те называют себя богами.
не согласишься? считай, что помер.
я не помню, как умерла. ничего и пусто.
ни обиды, ни боли, но знаю: ночью
эти люди убили не гордость — чувство.
и оно же меня до сих пор волочет.
паша бросил камень в голову полицая,
брату шею пронзила пуля шального тыла.
мам, я живу, господа порицая.
мама, зачем нас опять убило?
папа мне говорил, что когда-нибудь он придет,
этот день, что разделит всю жизнь на двое.
я не помню отца и не помню лед,
так забыть бы мне все остальное.
Ксения Оруджова, 17 лет
г. Тольятти
